Пятак

Гжесь рос нормальным ребенком. Только игрушек ему всегда не хватало. Бабуля говорила :" будешь хорошо учиться, станешь инженером, как папа". Папу Гжесь видел только на фотографии. У него была аневризма, говорила бабуля, а Гжесь представлял, что у папы в голове росло что - то вроде птичьего яйца, только ярко - красное. Яичко набухало, зрело, и треснуло. Вылупился маленький птенец, и папа уже стал не нужен. Гжесь не хотел учиться хорошо и становиться инженером как папа. Он сильно опасался аневризмы.

Зимой скучно. Школа, дом, дом, школа. Гжесь часто простужается и бабуля не пускает на горку, может тоже боится аневризмы. Другие катаются на катке, даже едят мороженое на снегу, им все равно. У них мамы и папы, а бабули живут далеко, пекут пироги, ждут на праздники, разрешают не спать после десяти и мыться через день. Другим старшие братья и сестры дарят красивые цветные картинки из иностранных журналов, с улыбающимися негритянскими девочками, лохматыми гитаристами. А у Гжеся бабушка - врач, и на стене у него висит огромный плакат с толстым бежевым младенцем в складках какой- то бесконечной простыни, и сверху красной прописью написано "Береги меня от гриппа!" Бабуля принесла из поликлиники, "в назидание", говорит она. Гжесю противен этот младенец и странное слово "назидание", он закрывает глаза и представляет себе маленькую черную мышку, как она бежит по полю, в тяжелом, головокружительном запахе медуницы - как в летом, в Болехове. "Уйди, бабка" шепчет Гжесь. Про себя, конечно, потому что если бабуле такое сказать, ей может стать плохо. И тогда некому будет защищать Гжеся от гриппа.

По утрам совсем темно, зачем люди встают зимой по ночам? "Есть такое слово - надо". Вставать, одевать колготки, идти в школу. По дороге можно упасть в снег, прокатиться по льду пару раз - до дома одежда успеет высохнуть, и никто не узнает. На улицах большие серые шубы идут на работу, ведут маленьких коричневых подпалков в школу. Гжесь закрывает глаза и представляет, как по белому пластиковому столу перекатываются шершавые серые комки пыли. Сегодня, правда, не поваляешься - за ночь подморозило, сугробы покрылись хрустящей ледяной пленкой. В "Молодежном меридиане" была фотография из Парижа: рыжие девочки в кафе разбивают ложкой карамельную корочку в стеклянном стакане. Называется "крем-брюле". Гжесь бы очень хотел попробовать настоящее крем- брюле, хотя сейчас хватило бы мороженого. Впереди, по дороге, желтится на снегу какая - то новогодняя мишура. Подойдешь поближе - это не мишура, и вообще не бумага, а настоящий пятак, только какой - то здоровый, как шоколадная медаль. А может и есть медаль - Гжесь радуется, еще бы. На такой огромный пятак наверно можно купить журнал. Или крем- брюле, которое мороженое. "Ищите и обрящете", говорит бабуля. Гжесь наклоняется к пятаку.

"Гжееесюю!" - заныл кто - то за спиной.

Уж только бы не Виктор, этот гад, думает Гжесь. Пузырь водяночный. Гжесь оборачивается. Вокруг никого, а на зеленом гараже сидит какая то черная шишига. Ростом - с небольшую собаку, а села как птичка. Крылья вроде бы сзади сложены, и грудь шаром. А то, что сверху - как будто смотришь в объектив не в фокусе. Вроде бы и клюв есть, а вроде бы и нет. А может быть, и голова, как у младенца на плакате. Только какая то острая. и тянет свое "Гжеееесюю", словно в бочку ухает. Страшно. Тебе чего, пищит Гжесь.

"Холодно, Гжееесююю" - гундосит шишига. "Возьми меня домой, Гжееесюю". Гжесь кладет пятак в карман и плачет.

Дома - никого. Гжесь аккуратно распахивает шубу, вываливает шишигу на пол. Та падает, скулит, как щенок. потом отряхивается и давай нудеть "я, Гжесю, Грохоток. Мне бы чайку, медка, коврижки. " В коридоре Гжесь надевает бабулины тапки, самые теплые. Долго моет руки - красные пальцы чешутся от воды, ладони колет. "Ты зачем пятак взял, Гжесю, зачем брал пятак? Холодно, Гжееесюю" - сопливит из коридора Грохоток. "Теперь давай мне дело, Гжесю, холодно!"

За окном сереет, трещит трамвай. Шишига на кухне перебирает картошку,

стучит по столу лапой, шмыгает как старик. Младенец с плаката смотрит раскрыв рот. Пятка у Гжеся ужасно чешется, но шевелиться страшно. Зачем он брал пятак? Бабуля еще нескоро вернется. Картошка закончилась, Грохоток на кухне елозит, воет - "Дело давай, холодно!" Гжесю и самому холодно - он бежит в ванную, открывает горячую, трет руки долго, тщательно. Бабуля была бы рада. Но все не теплеет. Шишига скрипит, стрекочет как попугай. " Ты, Гжесю, зачем пятак брал? Холодно, хоооолооодно, дела давай". Гжесь достает рис. Грохоток перекатывается, топорщится, куцый, как бродячая кошка, и весь несуразный, кургузый, пыльный, как старый носок. Считает рис, поет песенку: "Чтобы тело и душа были молоды, были молоды, были молоды" - как будто проглотил репродуктор.

Вечером кончился рис, гречка, перловка. Шишига на кухне слюнявит посуду, шипит на Гжеся. Пол шестого - а бабули нет. Холодно, холодно. За окном кричат - дети слетают с горки, плоские, далекие, как будто смотришь кино про зимние каникулы. Гжесю не завидно - он мерзнет, нужно дело. "Дело давай, дело, Гжееесюююю"! И опять сидит, как птичка. Только голова у него, как будто, острая. Гжесь закрывает глаза.

Ночью на кухне что - то стучит. Гжесь прищуривается - это льется с потолка вода. Не долетает до пола, замерзает в сверкающие стрелочки, и валится прямо шишиге в рот. Шишига уселась совсем под капелью, раззявила клюв - здоровая уже, как молодая овчарка. Выросла за день. И поет "саночки, саночки, красные саночки".

Бабуля все не приходит. Дети с горки сидят дома, пьют чай, смотрят журналы. Гжесю не жалко, ему холодно. А нужно придумать дело. В трубах вода гудит, не греет, тихо стучат часы, как будто кто - то роняет на пол мешочек с песком.

Шишига раздулась как воздушный шар, вспухла мерзлой водой, а все воет "Холодно, холоооднооо!" и поет "я на ветке расту, я на венке расту". Спрашивает - " ты зачем, Гжесю, пятак поднял? Мне бы чайку, Гжесю, медку, коврижки". Плачет, и опять поет " твердят - любовь, любовь... Не знаю, не слышал что- то, не видал" .

Гжесь закрывает глаза, представляет папу. Папа высокий, полный, темноволосый. Он сидит на стуле, улыбается, крутит в руках большую шоколадную медаль. А на плече у него торчит шишига, роняет слезы на воротник, ноет - "Нужно дееелооо!"

"Зачем пятак поднял, Гжееесюююю"

Гжесю и самому уже невмоготу. Вон он, пятак, в коридоре. В шубе, лежит в кармане, среди крошек, ему не холодно. Пятаку не нужно дела. Гжесь лезет в карман, сопит - изо рта клубится пар. Открывает дверь, и по лестнице вниз - как на школьном кроссе.

На перекрестке разворачивается, кидает пятак в овраг.

"Гжесю!" - кричат за спиной. Это Викторова мама, гада этого. Пузыря водяночного. Стоит под фонарем, машет руками. В каких - то красных сапогах, шубе, а на голове шапка как будто острая.

" Ты что тут делаешь один!". Дома Викторова мама закрывает окна, убирает в шкаф всю крупу. Пыхтит, поднимая разбитую тарелку.

В прихожей звонит телефон. Гжесь садится на стул, вздыхает, смотрит по углам. Шишиги нигде нету. из коридора слышится взрослый тяжелый шепот.

Викторова мама заходит на кухню, красная, как сапоги. "Гжесю, ты собирайся. Поживешь пока у нас" - молчит, по глазам видно, что собирается врать. "Бабушка твоя в больнице".

Аневризма, думает Гжесь, но про себя. И все - так встает, надевает опять свою шубу. Закрывает глаза и представляет себя маленьким толстым медвежонком. Как он в лесу, летом, с хрустом ломает кусты малины и от счастья рычит.

На кухне темно, никого нет, только бежевый младенец боится гриппа, и папа на фотографии смотрит куда - то вниз, а на плече у него торчит аневризма, роняет слезы.

Холодно, холодно. Нужно дело.

Автор: Archiwalia (Taniec Wojenny)